Балканский синдром - Страница 60

Петкович покрылся красными пятнами, а его супруга по-прежнему сидела достаточно спокойно, словно все эти разговоры ее не касались.

– Петкович не уехал в город, как планировал Баштич, и остался в той самой комнате, где на самом деле произошло убийство. Да, господа, все было совсем не так, как вы полагаете. На самом деле это убитый полез через балкон к супруге своего заместителя. Она ведь так благосклонно принимала его подарки. Врач-патологоанатом обнаружила грязь под ногтями у человека, который всегда следил за чистотой своих рук и ног, делая маникюр и педикюр. Он залез к ней в комнату и, очевидно, попытался овладеть женщиной. Здесь появляется разгневанный муж, который сначала набрасывает петлю на шею Баштича и легко душит его, а затем довершает процесс, задушив уже основательно. Мужа можно понять, он взбешен. Но теперь ему необходимо алиби. Петкович перебрасывает тело вице-премьера обратно. При этом труп удержать не удается, и на правом предплечье остается сильный кровоподтек. Самое интересное, что Баштич был правша и с силой швырнул портмоне в сына за несколько минут до своей смерти. Он ведь торопился поскорее от него избавиться, чтобы отправиться к госпоже Петкович, а значит, не мог получить эти повреждения при жизни. Врач-патологоанатом считает, что при подобных повреждениях руки, полученных при жизни, он не смог бы даже поднять правую руку. Петкович вносит тело погибшего, кладет на кровать и, забрав его телефон, снова возвращается в свою комнату. Они с женой спускаются вниз, и он отправляет супругу собирать вещи и ехать в аэропорт, а сам идет на ужин, на котором не должен был присутствовать. Вспомните, ужин был заказан на пятерых, а Баштич не стал бы оставаться наверху голодным. И тогда Петкович создает себе прекрасное алиби, позвонив с телефона убитого на свой номер. Теперь этот звонок зафиксирован, и у него абсолютное алиби. Все слышали, как он разговаривает с уже убитым Баштичем. Слышал это и Мирослав Хриберник, который посчитает потом время смерти именно от этого звонка, слышал и полковник Недич, который был уверен, что Баштич еще жив.

– Но это невозможно! – возмутился Бачанович. – Если Петкович ушел через балкон, то кто тогда закрыл дверь изнутри? И телефон мы нашли в комнате убитого…

– Все верно, – кивнул Дронго, – он все рассчитал правильно. Ближе к девяти часам он сам просит Недича позвать вице-премьера вниз. Тот поднимается и передает указание Николичу. Дальше Николич входит в апартаменты и обнаруживает убитого вице-премьера. Кого могут позвать в этом случае? Конечно, только самого Петковича. У него будет не так много времени, но он останется один и успеет закрыть балконную дверь изнутри, а также подбросить телефон. Но самое смешное, что его супруга в аэропорту не сдала багажа, словно предчувствовала, что Баштич будет убит, муж сообщит ей об этом и она вернется в город, снова сдав билет. Такая идиллия семейной жизни. Все это, конечно, неправда. Петкович задушил своего шефа, и его супруга точно знала, что в этот вечер она никуда не улетит, то есть уже знала об убийстве Баштича, о котором еще никто не знал.

Все посмотрели на Петковича и на красные пятна, которые выступали у него на лбу и щеках.

– Я не хотел ему позволить, – шептал он, – я любил свою жену… Я не хотел…

– Печальная история, – высказался Антич. – Мы все считали, что это политическое убийство, а оказывается, имели дело с обычным убийством из ревности. Этот ненормальный приревновал свою супругу и задушил вице-премьера. Теперь присяжные могут еще и оправдать его, если докажут, что он действовал в состоянии аффекта.

– Нет, – убежденно произнес Дронго, – все совсем не так, как вы говорите. Обычное убийство в состоянии ревности таким продуманным и тщательным не бывает. Действующий в состоянии аффекта муж не будет душить своего обидчика сначала тонкой металлической нитью, а затем ломать ему шейные позвонки руками. Человек в порыве ярости и ревности вообще ничего не соображает. А тут такая изощренность – перебросил тело, украл телефон, позвонив сам себе, и потом, поднявшись наверх, вернул аппарат и закрыл дверь изнутри, сделав расследование почти невозможным…

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Обрадович.

– Это убийство было совершено не на почве ревности. Просто Петковичу выгодно предъявлять его именно таким образом, выдавая за ревность, причем к женщине, которая принимает очень дорогие подарки и ездит в гости к своему поклоннику, не говоря уже о совместных обедах. Поздравляю, господин Петкович. Вам удалось не только совершить почти нераскрываемое убийство, но и убедить всех, что это могло быть убийство в состоянии аффекта из ревности. Интересно, почему ваша ревность не вспыхивала в его поместье в Мюнхене, куда вы ездили? Или когда он дарил ей кулон, или когда продвигал вас по службе?.. Я решил, что существуют пределы моей компетенции, и тогда отправился к премьер-министру. Я уточнил у него, что именно он приказал Петковичу, и тот сообщил, что Петкович должен был вернуться в Белград, но к девяти часам вечера позвонил и сообщил об убийстве вице-премьера.

– Все так и было, – хрипло выкрикнул Петкович, – я не хотел… Но когда увидел, как он пытается изнасиловать мою жену, я совсем потерял рассудок.

– Не лгите, – нахмурился Дронго, – все это ложь. Вы понимали, что ваше преступление может быть рано или поздно раскрыто, поэтому и решили в случае провала выдавать себя за ревнивого мужа…

– Ничего не понимаю, – снова вмешался Антич. – Вы рассказывали нам целый час о том, как Баштич любил женщин и как пытался организовать свидание с нравившейся ему супругой своего сотрудника в правительственной резиденции.