Балканский синдром - Страница 48

– Но не такой кровью, как наша Федерация, – напомнил Вукославлевич. – Скажу вам откровенно. Я не любил покойного Баштича. Он был популистом, демагогом и авантюристом. Его жизнь была похожа на некое авантюрное приключение. В начале девяностых его едва не арестовали за финансовые махинации, но спасла женитьба на дочери банкира Китанова. Он всегда балансировал на краю, это был стиль его жизни и политики. И, конечно, его безумная идея о воссоздании некоего экономического союза между бывшими республиками нашей страны не могла завершиться ничем позитивным. Мы слишком далеко ушли друг от друга. Но он верил, что подобные соглашения возможны, поэтому и пригласил в Белград представителей левоцентристских партий. Формально они не были официальными представителями своих государств, и это можно было выдать всего лишь за встречу представителей партий. Но все понимали, какой резонанс вызовет эта первая встреча. И Баштича на ней убивают. Показательно и грубо. Именно поэтому такое громкое преступление всколыхнуло всю нашу страну. Мы обязаны понять, кто и зачем стоял за убийством вице-премьера. – Он помолчал и добавил: – Так что вы напрасно считаете, что вам мешают или вас пригласили для того, чтобы успокоить международное общественное мнение. Нам нужно успокоить прежде всего самих себя и понять, кто стоит за этим убийством. А уже потом – каким образом и кто конкретно его совершил. Хотя, на мой взгляд, уже понятно, что никто из находившихся в доме людей не мог этого сделать. Или вы думаете иначе?

– Я пока не сформулировал своего мнения, – признался Дронго, – но пытаюсь проверять все версии. И мне действительно нужно завтра срочно лететь на встречу с вдовой Баштича, а потом успеть в Загреб на встречу с его первой супругой.

– Она вас не примет, пока мы не отпустим Зорана, – задумчиво произнес Вукославлевич. – А вы действительно считаете, что вам нужна эта встреча?

– Иначе не стал бы на ней настаивать.

– Хорошо, – согласился прокурор, – сегодня мы разрешим Зорану уехать. В конце концов вся ответственность за дальнейшее расследование будет лежать на вас. Я поговорю с руководством службы безопасности, чтобы разрешили капитану Орличу вас сопровождать. Но учтите, что срок, который вы назвали генералу Обрадовичу, остается в силе. Через пять или шесть дней мы потребуем, чтобы вы назвали нам, кто, зачем и как убил Предрага Баштича. Надеюсь, вы это понимаете?

– Я привык отвечать за свои слова и поступки, – сказал Дронго, – постараюсь успеть.

– Можете идти, – кивнул на прощание Вукославлевич. – Должен вам признаться, что я первый раз в жизни встречаюсь с таким упертым и упрямым человеком. Если вы потерпите неудачу, то накажут в первую очередь именно меня, ведь я курирую следствие в нашей прокуратуре. Наш генеральный всю ответственность уже переложил на меня. Об этом тоже помните, когда будете вспоминать наш разговор. До свидания.

– До свидания. – Дронго поднялся и вышел из кабинета.

Когда он вернулся в комнату, где они работали, Орлич сразу бросился к нему:

– Вас отстранили? Нам не разрешат поехать? Они решили сами проводить расследование?

– Почему такие мрачные мысли? Меня не отстранили. Нам разрешат поехать. И расследование нужно завершить именно нам. – Дронго сказал «нам», и Орлич улыбнулся. Ему было приятно, что прибывший эксперт говорит о нем как о своем коллеге.

– Рейс на Мюнхен завтра утром, – напомнил он, смущенно улыбаясь, – но пока нам не выделили командировочных, чтобы купить билеты.

– Не будем ждать этих чиновников. Я дам тебе номер моей кредитной карточки, можешь по ней заказать билеты. И постарайся связаться с фрау Хейнкесс и госпожой Квесич. Прямо из Мюнхена мы полетим в Загреб. Найди подходящий рейс и закажи билеты. А вечером вернемся обратно в Белград.

– Вы говорили, что не любите летать, – напомнил Орлич.

– Не просто не люблю, а боюсь. Но нужно пересиливать свой страх. Приходится садиться в эти летающие устройства, которые так облегчают жизнь, – кивнул Дронго. – Давай помоги мне лучше с одним переводом. Мне нужно точное патологоанатомическое описание тела погибшего. Понимаю, что будет трудно, там свои термины и названия. Но мне необходим максимально точный перевод.

Павел достал копию экспертизы. Через некоторое время на столе уже лежал перевод акта экспертизы. Дронго задумчиво его перечитал. Затем спросил у своего молодого переводчика:

– Здесь указано, что акт утвержден профессором Младеновичем. Кто это такой?

– Руководитель нашего бюро судебно-медицинской экспертизы, – сразу ответил Павел. – Ему уже сто лет, но он работает и даже ездит на международные семинары. Он известный ученый, профессор, его книги выходят на разных языках.

– Очень хорошо. Он сейчас в Белграде?

– По-моему, да.

– В таком случае срочно найди его, я хотел бы с ним переговорить. Скажи, что это очень важно. И узнай, когда мы с ним сегодня можем встретиться.

– Он пожилой и занятой человек. Может, на послезавтра?

– Сегодня, – категорически произнес Дронго. – У меня мало времени. Не успею завершить расследование – и меня с позором выгонят. А с тебя снимут звание капитана и переведут работать в архив.

Орлич рассмеялся, но послушно сел за телефон. Ему пришлось звонить семь или восемь раз, пока наконец он не вышел на ассистента профессора Младеновича и не передал ему просьбу о встрече. Тот возмущенно заметил, что у профессора сегодня семинар в институте. Но Павел заявил, что звонят из прокуратуры по делу об убийстве вице-премьера Баштича, и ассистент обещал передать их просьбу профессору. Через час он перезвонил и сообщил, что Младенович примет их в семь часов вечера. В этот день они успели прочитать еще несколько протоколов допросов, на которые обратил внимание Дронго, а к семи вечера уже сидели в кабинете профессора Младеновича. Самого хозяина кабинета пока еще не было. Они прождали около сорока минут, и наконец в кабинет стремительной энергичной походкой вошел пожилой человек. Насмешливый взгляд совсем не выдавал его возраста, хотя Младеновичу шел уже восемьдесят седьмой год. Вместе с ним в кабинет вошла незнакомая женщина лет сорока. В белом халате и в строгих очках, она была похожа на тех докторов, которых обычно рисовали в школьных учебниках.